И я слушал, наблюдал чемпионат мира из тех частей России, где нет ни иностранных фанатов, ни песен, ни стадионов, ни дорог. Разве мало у нас таких мест? Не для меня хлопали исландцы, захватившие «Зарядье». Не я танцевал с перуанцами у мордовского кафедрального собора. Зато я и здесь точно был русским и постоянно испытывал какое-то наше, бабушкино беспокойство. Знаете, когда рассовал беспорядок по шкафам, припёр дверь бедром, два дня готовил стол, а потом спрашиваешь гостей: «Как вам у нас? Всё ли хорошо в вагоне-ресторане? Не жёсткий ли шашлык? Хороша ли чурчхелла?». Хороша.



А вы послушайте, как звучит: то ли как Churchill (Уинстон), то ли как Church Hell. Смешно, правда? Ха-ха-ха. Но вам понравилось?.. Вечером на перроне я случайно встретил знакомого – мне даже сложно сказать, откуда он. Мартино – говорящий по-русски американский итальянец, который четыре года назад переехал из Монреаля в Лондон и пытается делать в Англии независимую журналистику. Его новый проект: «По России без денег и аккредитации» – это европейский антихайп или демонстрация, что в стране расизма, кровавого режима и хмурых людей можно счастливо прожить с любым цветом кожи, не потратив ни цента за месяц. Уже неделю Мартино пьёт наше пиво, ходит на футбол по чужим билетам, а его сообщение об акции собирает на российском туристическом форуме под 3500 откликов. – Если бы по условиям проекта я мог брать деньги у вашего народа, то уже стал бы богатым, – говорит он. В Ростове, где ночью сойдёт Мартино, у него будет несколько вписок на выбор. Правда, на первой же он попадет с скинам и тихонько убежит оттуда, но те еще два дня будут звонить и предлагать любую помощь. Ведь у нас скины странные, правда: только бреются, но давно никого не бьют.

Следующим утром в вагоне ресторане я оказался рядом со зрелой супружеской парой. Он – испанец, в майке Марио Гётце. У неё, немки, на спине Давид Вилья. 10 лет назад их курортный роман перерос в женитьбу, а чемпионат мира стал поводом, чтобы разбавить романтикой быт. И кажется, им сейчас ничего не надо – только бы ехать подольше в этом пустом поезде, играть в нарды, смотреть в окно на непохожие пейзажи, держать друг друга за руку и перекладывать две 50-рублевые закладки на новые страницы общей книги. – Мы просто стараемся быть счастливыми вместе, – говорили они. И видно, что Россия, которую в Германии и Испании так призывают бояться, изо всех сил окутывала их уютом. – Мне очень нравится рыба, – сам сказал мне темнокожий парень. Он открыл меню и показал на селёдку. –Разве это рыба? – виновато переспросили с соседнего стола русских. Была бы у этих парней осетрина – отдали бы всю.



А так приходилось с удивлением смотреть, как интурист на инстинктах кладёт кусочек сельди на картошку и добавлял сверху лука. Он родился на Гоа, живёт в Австралии, но, приехав в Россию, думает, что попал в идеальную страну: «Здесь такая архитектура, такие необычные церкви, совсем не похожие на одинаковые католические храмы! А ещё я думал, что русские другие. Такие холодные и злые – как показывают по ТВ и в голливудских фильмах. Но, знаешь, они лучше и теплее австралийцев. Я вообще не понимаю, почему все спрашивают, нравится ли мне здесь. В чём вы сомневаетесь?» И действительно, почему в поездах, на улицах, на стадионах, в соцсетях и статьях мы полтора месяца акцентировали внимание на одном — смотрите, а им-то у нас хорошо. Почему так? Может, мы и правда начали верить, что нетерпимы? Может, хотим проверить, а не ходим ли мы, выкидыши тирании, ровной шеренгой? Может, признаем, что злы, холодны и в чём-то виноваты перед миром? Или, может, интересуемся их мнением, потому что знаем – из закрытого шкафа вот-вот может что-то выпасть? Может, уже начинаем удаляться из «Вконтакте», зная, что нас вот-вот посадят.

Мы, журналисты, аккредитованные люди, питерцы, москвичи и те, кто выстоял очереди и нашёл деньги на билеты, – жили в иллюзорной стране, где всё можно и все есть. Бесплатные и чистые поезда – да. Халявное метро – да. Безвиз – да. Собираться где хочешь – да. Пить и петь после полуночи – да. Развешивать футбольные флаги на церкви – да. Прыгать на щитах, бить бутылки и ломать лавки в щепки – да. Перекрывать улицы – да. Пить пиво на трибуне – да. Куролесить у стадиона и увидеть рядом омоновца, который не задерживает, а снимает тебя на телефон – да. Общаться с полицейским, за которого даже гугл-переводчик говорит вежливо, – да. Чувствовать себя защищённым, но свободным – да. Быть одним целым с миром – да. У нас ведь райская страна, да? Когда ходишь в яркие фан-зоны, гуляешь в центре круглые сутки, смотришь футбол со стадиона – кажется, что это так. Но аккредитация начала давить, когда я проезжал мимо огромных городов типа Воронежа, оставшегося в стороне от чемпионата мира даже в форме остановки бесплатного поезда. Двери здесь не открывали, билеты не продавались, а на платформе наше счастье от их жизни охраняла полиция. Да что там эти города. Во второй раз я сломался в прекрасном Нижнем Новгороде, когда зашёл в официальный фан-шоп на Большой Покровке и увидел там хэбэшную футболку за 8 тыс. рублей. Мы с коллегой так удивились, что начали записывать обзор на цены. Оказалось, правда, что для съёмок нужно официальное подтверждение FIFA, поэтому нас тут же справедливо остановила охрана, но на телефоне осталась стартовая фраза примерно такого содержания: «Ого, себестоимость этого чуда – 200 рублей, а реальная цена – пенсия».

Пенсия!

На Никольской и на Покровке мы ежедневно фотографировались с одетыми в одни перья мексиканскими дедушками или делали селфи с причудливыми панамскими бабушками, но практически не видели наших пожилых людей. Где они? Что сейчас смотрят телевизору? Стало ли им лучше от того, что на определённых отрезках страны построили аэропорты и дороги, по которым сюда приехали пенсионеры с другого конца земли? Так случилось, что мы с коллегой свернули от фан-феста на перпендикулярную, старейшую в городе нижегородскую улицу. Коллега с восторгом шёл туда, чтобы посмотреть на редкие дома XVIII-XIX веков, не тронутые крупнейшими войнами.



Он хотел написать об уникальной красоте, но нашёл историю страны либо догорающей, либо забитой досками, либо ветшающей вместе с людьми. В итоге появился текст с заголовком «Позор», но не для хайпа – товарищ был искренне расстроен. Я же, наоборот, нашёл на Нижегородской то, что потерял на фан-фесте – наших стариков. Они донашивали последние пиджаки, ковыляли с тележками за лекарствами или пытались купить сахар и гречку хоть чуть-чуть подешевле, чем в соседнем дворе. Мне хотелось спрашивать у них только про ЧМ: стало ли лучше в Нижнем, ходят ли они на Покровку? Но когда первые ответы начали сводиться к пенсионной реформе, я вернулся к той самой реальности, где уже нет иностранцев, зато есть наши женщины, вынужденные работать до 63, а не до 55, и мужчины, которые будут получать пенсию с 65, а не с 60. Я стоял на этой Нижегородской улице в двух минутах от праздника и слушал о страданиях.

О том, что для радости от ЧМ нужно либо здоровье, либо деньги – но ни того, ни другого нет.
О том, что нет денег на лекарства, зато есть ЧМ за 70 млрд евро (откуда взялось это число?).
О том, что в книгах европейские пенсионеры путешествуют по миру и позволяют себе кофе или бокал вина, а наши у себя дома считают последнюю копейку.
О том, что с иностранцами не очень хочется говорить, потому что по телевизору о них всё давно рассказали. Особенно об американцах.
О том, что в центр не хочется, потому что просто не дойти.
О том, что мы больны – физически и не очень. И что пенсионный возраст, конечно, подняли потому, что до него люди вряд ли доживут.
О том, что им жалко нас, потому что когда-то мы в России станем ими и испытаем на себе не триумф, а всю тяжесть бытия.
И уже тогда я с болью начал задавать себе вопросы, а что будет 16 июля, когда чары рассеются?
Позволят ли нам покупать пиво на стадионах?
Станет ли ОМОН снимать наш пьяный хор на мобилу?
Приведёт ли фанатский проход перед матчем на стадион, а не в отстойник?
Не умрет ли наш футбол, как «Тосно» или «Амкар»?
Рискнём ли мы с друзьями собираться ночью на Никольской улице и повесить там хоть что-то несогласованное?
Не примет ли кто-то в Госдуме закон, запрещающий любить кого-то другой национальности?
И смогут ли наши бабушки нового пенсионного возраста в 2026 поехать на ЧМ в Америку и отжечь в кокошниках, как это делают далеко не богатые мексиканцы или перуанцы? Спросят ли там у них: «Как вам у нас?
Всё ли хорошо?» И будем ли мы так же внимательны друг другу, когда иностранцы уедут?

Чемпионат мира многое доказал. Но то, что иностранцам здесь комфортно, мы знали всегда. А сейчас убеждаемся, что и сами мечтаем жить весело, современно и открыто. Но верит ли в нас государство? Не знаю, но, пожалуй прямо сейчас, пойду и удалюсь из «Вконтакте».

Дмитрий Егоров